Еврейские бароны

Итак, эта история начинается с некоего Иехиеля из португальского города Порто. Этот главный город провинции Энтре-Дуро-и-Миньо в 15 веке был известен своей большой еврейской общиной. 4 декабря 1496 г. король издал указ, повелевавший всем евреям покинуть Португалию под страхом смертной казни. Указ говорил, что «ни один христианин, под угрозой конфискации всего его имущества, не должен скрывать у себя еврея по истечении установленного срока и что ни один будущий правитель, под каким бы то ни было предлогом, не должен разрешить евреям селиться в королевстве… Все еврейские дети, от четырехлетнего до двадцатилетнего возраста, должны быть отняты от своих родителей и обращены в христианскую веру.» Около 20000 человек были согнаны в столицу; «точно овец, загнали их в обширный дворец. Здесь евреям было объявлено, что отныне они — рабы короля, который распорядится ими по своему усмотрению.»

Именно из этой страны бежал Иехиель. Неизвестно как, но ему удалось добраться вместе с семьей до баварского города Ульма на самом юге Германии. Изначально это место называлось «Hulma». Его построили римляне как передовой форпост для своих легионов. Тогда во времена римлян и возникла в городе первая еврейская община. Как сообщают энциклопедисты, в свое время было даже известно письмо, полученное еврейской общиной Ульма из Иерусалима в конце первого века нашей эры. Сохранился даже ряд надгробных камней с еврейскими надписями, относящимися к 1246 году. В 1281 году в Ульме уже была выстроена синагога.

Евреи в это время считались собственностью королевской короны. В 12–13 веке через Ульм пролегали все торговые пути на юг и восток. Город стал центром торговли и перевалочным пунктом, что не могло не сказаться на его развитии. Безусловно, большую роль в нем играли евреи в качестве продавцов, ремесленников, переводчиков и международных торговцев.

В 1348 году, во время бушевавшей тогда в Европе эпидемии чумы, так называемой «Черной смерти», толпа христиан, обвинявших евреев в отравлении колодцев, устроила в Ульме погром. Магистрат и местный представитель королевской власти, обязанные защищать «королевское добро», которым тогда считались евреи, оправдывались тем, что «все принятые ими меры оказались бессильными для усмирения толпы». Так евреев Ульма вынудили платить особые налоги магистрату для обеспечения своей безопасности. По существу, это был настоящий рэкет.

Как пишет профессор Прессель — спустя некоторое время в городе открылся иешибот, ставший впоследствии весьма популярным в окрестности. Возникли также еврейская баня, больница и специальное помещение для свадеб, а также балов. (Интересно в этом смысле упоминаемое в перечислении помещение для балов — это только еще раз подтверждает то, что мы не всегда верно представляем себе жизнь евреев в средневековую эпоху). В 1383 году король Венцель, нуждаясь в деньгах, приказал евреям города внести в казну десятую часть их состояния. Спустя два года магистрат Ульма, заключил с королем сделку — взял у короля за 40 тысяч флоринов в откуп налоги с евреев города. Таким образом, евреи попали под власть не только короля, но и местного управления. Пользуясь этим, магистрат объявил, что все долги, причитающиеся евреям, должны быть внесены в кассу города. После чего магистрат начал уничтожать долговые обязательства, выданные евреям.

В 1425 году были приняты постановления, запрещающие евреям Ульма держать христианскую прислугу, выходить на улицы во время больших праздников, а христианам, в свою очередь запрещалось пользоваться услугами еврейских врачей. Еще через три года против евреев близкого к Ульму Равенсбурга христиане возбудили обвинение в ритуальном убийстве. Оно закончилось сожжением на костре нескольких евреев и изгнанием всех евреев из Равенсбурга.  И, наконец, в 1499 году после долгих просьб король Максимилиан I освободил город от защиты евреев. После чего магистрат немедленно издал указ об изгнании всех евреев из Ульма. Евреи изгоняются навечно и город по утверждению немецких христиан того времени «наконец-то становится свободным от евреев».

Именно в это время семья Иехиеля и его сына Элиэзера Авраама, получившего в будущем прозвище, а потом и фамилию Ульма-Гюнцбург, вынуждена была бежать из Ульма, также, как раньше бежала из португальского Порто.

Только через 200 лет некоторым евреям удастся вновь вернутся и поселиться в Ульме, уплатив за подобное разрешение большие суммы денег магистрату. Но даже в начале века 20-ого там проживало всего 613 евреев. Кстати, именно в этом городе, столь неприветливом к евреям 14 марта 1879 в семье владельца небольшого магазинчика родился великий Альберт Эйнштейн.

Заканчивая еврейскую историю этого города, следует заметить, что она являет собой почти типичный классический пример существования евреев в европейских городах от раннего средневековья до новой истории.  Очень часто евреи первыми, вместе с римлянами осваивали эти тогда еще абсолютно дикие варварские места, форпосты медленно превращались в крепости и города, и постепенно в них начинали селиться и аборигены. Евреи же в силу их энергии, образования, торговых связей, знания языков и коммерческих способностей способствовали финансовому расцвету города, после чего обычно следовало ущемление их в правах как нехристиан, обвинения во всех смертных грехах — от кровавых наветов до наведения порчи и чумы, с обязательной конфискацией всех финансов и имущества; затем обычно следовали серии погромов, а потом и изгнание их из города.

Кстати, бесконечные обвинения евреев в том, что они намеренно заражали христиан чумой, основывались в средневековье на достаточно простом наблюдении — сами евреи действительно гораздо в меньшей степени страдали от этого смертельного тогда заболевания, чем окружающие их европейские народы. Но происходило это не в силу неких мистических причин, а в силу того, что евреи средневековья были единственным народом, который жестко соблюдал религиозно-ритуальные правила гигиены, местное же население их не только не придерживалось, но и считало «дикими и сатанинскими».

При этом каждый раз евреи стремились вернуться в города, из которых их изгнали (Ульм не является в этом смысле каким-либо исключением) не в силу замучившей их ностальгии или любви к местному населению, а в силу отчаянного положения людей, лишенных родины, гонимых по всей Европе, бесправных и беззащитных (евреи не имели права носить оружия). История, описанная выше и развивающаяся по схеме от первопоселения, финансового расцвета до ущемления в правах, погромов, изгнания и возвращения, повторялась практически в каждом европейском городе с точностью до хода часов, вплоть до конца 19 века. После очередного изгнания евреи пытались найти новое место для проживания — тем же кому это не удавалось всяческими путями стремились возвратиться обратно.

Но вернемся к нашим героям. Как мы уже писали ранее, Ехиэль вместе со своим сыном Элиезером Авраамом вынужден был бежать из Ульма. Их семье посчастливилось — они добрались до ближайшего города — швабского Гюнцбурга и смогли осесть там.

Кстати известен один почти юридический казус из жизни евреев Гюнцбурга произошедший вскоре. Увы, раздоры и дрязги так сотрясали местную общину, что евреи обратились к императору Максимилиану II с достаточно необычным ходатайством. Они просили официально признать раввином Исаака ха-Леви, который, собственно говоря, и так уже в течение 30 лет фактически состоял на этом посту. Но, по глубокому убеждению, местных евреев, как свидетельствуют энциклопедисты «раввин не мог уладить раздоры, возникшие в то время между членами общины, пока не был официально утвержден».

Именно в это время в общине и выдвинулся влиятельный и богатый Шимон бен Элиэзер Гинцбург. Шимон, сын того самого Элиезера Авраама, что вынужден был покинуть негостеприимный Ульм. Шимон, разделивший прозвище отца — Ульма-Гюнцбург родился уже в Гюнцбурге в 1506 году.  Он был не только талмудистом и общественным деятелем, но и имел явные коммерческие таланты. Круг его торговых интересов был чрезвычайно широк, он совершал сделки во многих княжествах Германии, не говоря уже о том, что по торговым делам он изъездил всю Польшу. В Гюнцбурге он построил синагогу и открыл кладбище. Можно, пожалуй, смело утверждать, что Шимон бен Элиезер был в то время самым прославленным жителем еврейской общины этого города. Во второй половине жизни Шимон переселился в Бюргау, где также много сделал для тамошней общины. Он умер в Бюргау в 1585 году. Именно Шимон бен Элиезер Гюнцбург является прямым предком большинства современных Гинзбургов в том числе и знаменитых русских баронов Гинцбургов.

Сын Шимона — Ашер Аарон Лемель Ульма-Гинцбург дожил до 17 века и умер в 1606 году в одном из немецких княжеств. Сын Ашера — Яаков Ульма-Гинцбург был раввином и учителем знаменитого рава Липмана Хеллера. Яаков пережил своего отца только на десять лет и умер в 1616 году. Он тоже родил сына, назвав его в честь своего знаменитого деда — Шимоном (Шольтесом). Исаак (Айзек), сын Шимона, родился в Вормсе, где и женился (семейные предания сохранили нам имя его жены — Голды). Вскоре семья переехала в Польшу.  Они жили в Вильно и в Пинске. Целые поколения этой семьи стали знаменитыми раввинами.

Нафтали Герц, потомок Шимона из Гюнцбурга, первым из этой семьи после двухсотлетнего перерыва пошел по стопам своего предка и начал заниматься коммерческой деятельностью. А его сын — витебский раввин Габриэль Яаков, и стал отцом знаменитого еврейского барона Иосифа Йосела (Евзеля) Гинцбурга. Вот с него-то и его семьи мы и начнем свое дальнейшее повествование.

Итак, перед нами одна из самых известных в России того времени еврейских семей – семейство барона Гинцбурга. Члены этой семьи не только обладали, как считали современники — «баснословным богатством», но и были, как пишут нынче в российской прессе, «культовыми» фигурами для подавляющего большинства евреев Российской империи. И действительно, их огромное финансовое состояние, связи с царским двором и с международным банковским капиталом, а также чрезвычайно щедрая благотворительность и меценатство были «притчей во языцех» и создавали благоприятную почву для возникновения всяческих легенд и исторических анекдотов.

 Один из таких ироничных и печальных анекдотов об относительности даже самого благополучного еврейского бытия в России приводит исследователь В. Штылвелд в своей статье об этой семье. «Барон Гинзбург, известный меценат, построивший синагогу в г. Санкт-Петербурге, как-то ехал в карете с Николаем II. Проходивший мимо мужик не смог сдержать удивления: вот, мол, жид с царем едет. Мужика поймали и хотели препроводить в кутузку — за оскорбление барона. Но Гинзбург попросил не наказывать простолюдина и даже подарил ему золотой. За что? За то, что не дал барону забыть, что он еврей.»

Этот исторический анекдот достаточно показателен для России того времени, хотя, скорее всего, что для России (которая, впрочем, не является в этом случае неким одиозным исключением) он показателен на все времена и при любой власти. Еврейский финансовый капитал всегда (от России царской до России современной) подавляющим большинством населения считался «наворованным», «олигархическим» или, в смягченном варианте — «неправедно нажитым» и уж во всяком случае по убеждению большинства народа использовался в основном для «еврейского кагала», «мирового заговора» или «с целью дальнейшего ограбления русского народа». Это распространенное и растиражированное мнение практически не претерпело изменений на протяжении последних двух с половиной веков, то есть с тех пор, как еврейские финансисты или, как выражаются теперь в России, «олигархи» заявили о себе на территории России.

В этом смысле, несмотря на многочисленные исторические катаклизмы, революции и кардинальные смены целых социальных формаций, отношение большинства русского народа к еврейским капиталистам с наложенным на него традиционным антисемитизмом не претерпело существенных изменений. При этом мнение о мультимиллионерах или как многие полупрезрительно называли их — «нуворишах» в самой еврейской среде тоже никогда не было однозначным. Бедная часть еврейства в основном их боготворила, гордилась ими и рассчитывала на их поддержку, что, впрочем, было небезосновательно, так как многие из разбогатевших старались финансово всячески поддержать свою общину. Еврейская же интеллигенция, отдавая дань их коммерческим талантам, не только не склонна была их боготворить, но и относилась к ним с большой мерой неприязни, зачастую осуждая и совершенно не принимая их «поклонение золотому тельцу».

Стоит привести цитату из статьи А. Локшина, посвященной этому вопросу: «Вновь народившаяся петербургская еврейская интеллигенция зачастую была весьма критически настроена по отношению к соплеменникам-богачам. Они раздражали ее хотя бы откровенным стремлением дистанцироваться от своих бедных единоверцев… Если внезапный взлет петербургской еврейской элиты был загадкой для евреев черты, то неевреям он представлялся еще и чем-то угрожающим. Если неевреи готовы были объяснять любой еврейский успех содействием кагала, то (герой романа Леванды, некий еврейский нувориш) настаивал на причинах еврейского торгового влияния: «…Мы берем единственно и исключительно нашим темпераментом, нашим аскетизмом и нашей интенсивною и неутомимою деятельностью… В то время, когда дельцы других народностей — прежде всего обыкновенные люди с человеческими страстями и похотями, эпикурейцы, увлекающиеся и отвлекаемые от дела кто музыкой, кто живописью, кто женщинами, лошадьми, собаками, охотой, спортом, картежной игрой, мы, дельцы-евреи, не отвлекаемся и не развлекаемся ничем, что не имеет прямого отношения к делу». В финале этого романа Л. Леванды главный герой, размышляя об особенностях еврейской ассимиляции, намечает ее пределы: «…Мы будем русскими, но для нас всегда останутся чуждыми русская лень, русская беззаботность, забубенность, бесстрастие и то, что называется широкой русской натурой».

Конечно же, рассматривая крупнейших еврейских финансистов России века 19 и России времен веков 20–21, у исследователя безусловно возникает масса ассоциаций и аналогий. И в ту и другую эпоху мы видим тот же безудержный капиталистический взрыв, тот же ажиотаж, те же амбиции, те же стремления. Только изменены декорации, время, а само действие перенесено из бывшей столицы Государства Российского Санкт-Петербурга в нынешнюю столицу Российской Федерации — Москву. Позволим себе еще одну пространную цитату из статьи «Окно в Россию: евреи в Петербурге» А. Локшина. «Ни в какой другой еврейской общине России не было таких неслыханно богатых и процветающих людей. Петербург в короткий срок стал местом, которое избрала русско-еврейская плутократия; многие ее представители играли главную роль в нарождающихся сферах частного банковского дела, спекуляций на бирже и железнодорожного строительства. Полина Венгерова, еврейка, жительница столицы и автор знаменитых мемуаров «Воспоминания бабушки», вероятно, не слишком преувеличивала, когда писала об эпохе 60–70-х годов XIX века: «Никогда прежде евреи в Cанкт-Петербурге не вели такой благополучной жизни, поскольку столичные финансы частично находились в их руках». В одной из еврейских газет Петербурга 1860-е годы были названы «лихорадочным десятилетием частного предпринимательства». По словам одного еврея, бывшего служащего банка, «в выходцах из черты оседлости происходила полная метаморфоза: откупщик превращался в банкира, подрядчик — в предпринимателя высокого полета, а их служащие – в столичных денди. Многие вороны напялили на себя павлиньи перья; выскочки из Балты и Конотопа через короткое время считали себя “аристократами” и смеялись над “провинциалами”». Это язвительное свидетельство точно фиксирует меняющуюся роль еврейской финансовой элиты в период бурного развития капитализма в России. Еврейские финансисты, по крайней мере те, что жили в Петербурге, сколачивали свои состояния уже преимущественно в области государственного предпринимательства и поддерживали тесные связи с правительственными чиновниками.

Банкирский дом Гинцбурга — самый яркий тому пример. Крупные винные откупщики, поставщики продовольствия и обмундирования в русскую армию во время Крымской войны, Евзель Гинцбург и его сын Гораций учредили в 1859 году собственный банк в Петербурге; в дальнейшем они предоставляли государству огромные ссуды для многих правительственных нужд, включая нужды, связанные с Русско-турецкой войной 1877–1878 годов. Братья Поляковы (Самуил, Яков, Лазарь) финансировали строительство железных дорог и в результате были введены Александром II в потомственное дворянство, что было великой редкостью для евреев. В 1871 году Авраам Зак, служивший прежде у Гинцбургов, стал директором Петербургского учетного и ссудного банка, одного из крупнейших в империи. Владел же банком польско-еврейский магнат Леопольд Кроненберг. К этому списку могут быть добавлены многие…»

Итак, кто же эти знаменитые, упоминаемые почти в каждой статье на еврейскую тему о России 19 века и прославившиеся в свое время на всю Европу «банкиры и еврейские заступники» бароны Гинцбурги?

Начнем сначала. В 1812 году, в то время, когда маленький Иосиф Йосель (в русском произношении — Евзель или Осип) Гинцбург появился на свет в городе Витебске в семье раввина Габриэля Яакова Гинцбурга и его жены Леи Рашкис, никто еще не мог предположить, что этому младенцу предназначено судьбой сыграть столь выдающеюся роль в истории евреев Государства Российского. Как помнит читатель, это было неспокойное время — именно тогда Наполеон вел свою знаменитую русскую кампанию, начавшуюся столь успешно и завершившуюся вскоре столь трагическим поражением. Как указывает энциклопедия Брокгауза и Эфрона, в детстве Йосель получил традиционное еврейское воспитание и никому не удалось тогда подметить за ним никаких из ряда вон выдающихся способностей.

В 16 лет (что было нормально тогда) он женился на Расе (в русском произношении — Розе) Дыниной. Он не избрал духовный путь, не стал как отец раввином, а предпочел совершенно иную судьбу. Юношескую свою карьеру он начал достаточно скромно и достаточно традиционно по тем временам – он устроился (благодаря связям отца) кассиром к одному крупному помещику, который занимался откупами. Откуп, как пишут энциклопедии — это «исключительное право, представлявшееся государством за определенную плату частным лицам (откупщикам), на сбор каких-либо налогов или продажу определенных видов товаров (соль, вино и др.)». Многие исследователи считают, что капитализм в России собственно и начался с откупов, вернее с откупщиков, которые первыми открыли для себя этот «Клондайк» бизнеса того времени.

Надо заметить, что Йосель, кроме многих других качеств, необходимых для удачного занятия коммерцией, обладал еще одним качеством, пожалуй, одним из самых ценных в этой области – уникальной интуицией, что сильно и отличала его от многих начинающих коммерсантов. Именно это качество и позволит ему в будущем стать одним из самых богатых людей этой страны. Он очень быстро сообразил, например, что откупа — эта сфера деятельности, несущая огромный финансовый потенциал. И вскоре занялся откупами самостоятельно — причем так удачно, что к 28 годам стал не только обладателем солидного капитала, но и прославился как один из лучших откупщиков. Он владел откупами в нескольких крупнейших российских губерниях — в Киевской и Волынской. Таким образом, заработав приличный капитал, он уже к 1833 году получает звание витебского купца 1-й гильдии.

При этом он стремился как можно больше времени проводить в Петербурге. Исследователь В. Штылвелд пишет: «Ранее других понял он неизбежность капитализации России, неизбежность революции, проводимой сверху, самим монархом. Не он один, конечно, осознал полезность для дельцов связей с политическими кругами, – но едва ли не первым он понял, что ставку надо делать не на сановных бюрократов, а на либеральные круги двора, числившегося при Николае в опале. Поэтому молодой Гинцбург поторопился наладить деловые и финансовые связи с принцем Александром Гессенским, братом жены наследника престола и генералом российской армии. Когда же на престол взошел Александр II, его великие реформы в значительной мере вдохновлялись супругой царя, Марией Гессенской, и фаворит ее брата, Евзель Гинцбург, сразу попал в круг тех дельцов, которые, как сейчас говорят, стали создавать инфраструктуру новейшей экономики».

При такой бурной финансовой деятельности, безусловно, не могло обойтись без бесконечных интриг конкурентов, зависти, а то и просто доносов. Историк О. Будницкий приводит один из примеров подобной ситуации. «Его (Гинцбурга) быстрое обогащение вызвало на него донос, дошедший до самого императора. Анонимный доносчик утверждал, что Гинцбург заработал на откупах около 8 миллионов рублей серебром. «Со дня существования России, — писал озабоченный «патриот», — не было еврея, который имел бы состояние на миллион рублей». Однако времена стояли либеральные и реформаторские. Александр II «начертал» на доносе: «Оставить без последствий».  Слишком сильны были в то время связи Евзеля при дворе.

Впрочем, кроме сильных дворцовых связей, Евзеля отличало и еще одно качество, которое далеко не всегда было свойственно нуворишам. Качество это, как ни банально или наоборот парадоксально бы, это ни звучало в мире бизнеса — честность, или как тогда любили выражаться — «надежность». Действительно, основным принципом коммерческой деятельности Евзеля в России, а вскоре и в Европе служил совсем не ординарный для России того времени (а, впрочем, наверное, и не только того) девиз — «порядочность». Это был не просто девиз: слово Гинцбурга в коммерческих кругах того времени было равносильно выданному векселю. Об этом писали многие его современники. Именно это качество или этот принцип отдался ему впоследствии сторицей и позволил создать одну из самых успешных финансовых империй Российской империи.

Как указывает О. Будницкий «За услуги, оказанные правительству, Евзелю Гинцбургу вместе с женой и детьми по инициативе министра финансов Ф. П. Вронченко в 1849 году было пожаловано потомственное почетное гражданство. Во время Крымской войны Евзель Гинцбург держал винный откуп в осажденном Севастополе. По словам поверенного Гинцбурга, он оставил город «одним из последних, чуть ли не одновременно с комендантом гарнизона.

Итак, в конце 1850-х годов Йосель, а теперь уже окончательно — Евзель Гинцбург, становится петербургским купцом первой гильдии, а в 1874 года ему жалуют звание коммерции советника.  При этом его удивительная интуиция не только не подводит его, но наоборот становится еще более обостренной. Как указывает тот же Штылвелд — «Ранее других капиталистов николаевской эпохи понял наш персонаж историческую обреченность откупного промысла». В 1863 году, через два года после отмены крепостного права, откупа будут вообще отменены в России и многие сферы деятельности, которыми занимались откупщики отойдут государству, то есть будут им просто монополизированы. Огромное количество разбогатевших на откупах, как на дрожжах, купцов немедленно разорится (и среди них много евреев). За четыре года до этого события, в 1859 году, Евзель Гинцбург достаточно круто меняет направление своей финансовой деятельности — он создает в Петербурге банкирский дом, который вскоре становится одним из главнейших банков столицы.

Как указывает Брокгауз и Эфрон, Евзель Гинцбург в то время становится не только одним из лучших финансистов Петербурга, но и всей России. Он проявляет фантастическую активность по развитию так называемых «кредитных учреждений», а попросту банков: он становится одним из учредителей первого частного банка в России, а именно Частного коммерческого банка в Киеве. За этим последует учреждение Учетного банка в Одессе, потом — Учетно-ссудного банка в Петербурге. Через его банкирский дом в Петербурге устанавливались надежные связи между финансовыми учреждениями Западной Европы и России. Его банки, в полном смысле этих слов можно было назвать «финансовыми окнами в Европу». Кроме того, банкирский дом Гинцбурга принял активнейшее участие в грандиозном финансировании железнодорожных предприятий (которые возникали тогда с чрезвычайной стремительностью и по выражению современников «росли просто на глазах, словно грибы после дождя»).

Кстати, всю жизнь Евзель Гинцбург поддерживал связи с принцем Александром Гессенским. Тот даровал Евзелю, баронский титул, каковым титулом «с высочайшего соизволения» (а для того, чтобы принять титул даже иностранного дворянства, надо было добиться разрешения русского царя) ему было разрешено пользоваться в России потомственно.

При этом, если углубляться в историческую и мемуарную литературу того времени, всякое упоминание о Евзеле Гинцбурге, также, как и о его сыновьях, встречающееся в еврейской и русской истории, всегда связано не только с его титулами, званиями, наградами и астрономическими суммами его состояния, но, скорее, даже в первую очередь с его знаменитой благотворительной деятельностью, а также с его ролью «благодетеля и защитника русского еврейства». И, несмотря на то, что сам Евзель в то время, когда его финансовая империя достигла огромного размаха, предпочитал жить отнюдь не в России, а в Париже, но, как пишет близкий ему Г. Слиозберг «каждое его пребывание в Петербурге сопровождалось какими-нибудь ходатайствами относительно прав евреев».

Как пишет другой исследователь истории семьи Гинцбург В. Штылвелд в частности «известно, что на памятнике Богдану Хмельницкому в Киеве должны были быть выбиты слова из Шевченко: «Хай живе Украйна без жида і без шляхтича». А под копытами коня проектировалась фигура скорчившегося еврея. Барон Гинзбург за приличные деньги добился изменения проекта». «После Крымской войны, — продолжает Слиозберг, — начиная с 1858 года, Гинцбург выступает с настойчивыми просьбами ο предоставлении евреям-купцам права постоянного жительства вне черты оседлости. К тому времени ходатайства его за евреев стали уже обычными: он сделался как бы «официальным представителем за евреев в столице». Благодаря его усиленным хлопотам законопроект ο предоставлении купцам права повсеместного жительства получил осуществление в законе 15 марта 1859 года. Как сообщает Будницкий: «В августе 1862 года Евзель Гинцбург подал председателю правительственного Еврейского комитета барону Модесту Корфу записку, в которой обращал внимание на следующие моменты в законодательстве, касающиеся евреев и противоречащие логике «здравой политической экономии»: ограничение права жительства; ограничение в производстве торговли и приобретении поземельной собственности; бесправность евреев, получивших образование.»

«Вообще с 1862 года, — свидетельствует Еврейская энциклопедия, — он представляет целый ряд докладных записок, доказывая необходимость развития просвещения среди евреев, предоставления прав лицам, окончившим средние учебные заведения, а также ремесленникам. В 1863 году он учредил «Общество распространения просвещения среди евреев», что стоило громадных усилий; деятельность этого общества развивалась почти исключительно на средства Гинцбурга». Под влиянием Гинцбургов было образовано «Общество обучения евреев ремесленному и земледельческому труду» (ОРТ), где люди могли получить востребованные профессии. (Это кстати тот самый ОРТ, который получил распространение в Израиле, где и по сей день существует, а после русской перестройки был вновь восстановлен и в России.) Гинцбурги с особенным вниманием относились к талантам. Они помогли «выйти в свет» будущему знаменитому скульптору М. Антокольскому, гениальным скрипачам Я. Хейфецу и Е. Цимбалисту. Марк Шагал и Самуил Маршак в ранней юности тоже не обошлись без внимания семейства Гинцбург. У Евзеля Гинцбурга, а потом и у его сына был целый штат помощников, которые отвечали на личные обращения попавших в беду людей.

Благотворительность Гинцбургов распространялась не только на евреев. Мало кто помнит, что старший Гинцбург был одним из учредителей Археологического общества в Санкт-Петербурге, а младший, Гораций, — Высших женских курсов, которые впоследствии назвали «Бестужевскими». Барон Евзель Гинцбург оставил завещание, о котором долго рассказывали в «черте оседлости»: 50000 десятин земли в Таврической губернии — для евреев-бедняков, которые захотят крестьянствовать». Брокгауз и Эфрон сообщают, что «его забота ο развитии среди евреев земледельческого труда выразилась, между прочим, в установлении им премии лучшим евреям-земледельцам. А к 1857 году им была учреждена стипендия для евреев, обучающихся в Императорской медико-хирургической академии. В начале 70-х годов, когда началась выработка предложений ο введении общей воинской повинности, Евзель совместно с сыном Горацием проявил особенно энергичную работу, результатом коей явилось уравнение евреев в отношении воинской повинности с остальным населением. По его инициативе была построена знаменитая Хоральная синагога, по поводу строительства которой в столице Государства Российского в свое время в течении аж нескольких лет было сломано столько словесных копий и, которая до сих пор является главной синагогой евреев бывшего Ленинграда, а теперь уже вновь Санкт-Петербурга. Там, в первом ряду до сих пор стоят знаменитые именные скамьи баронов Гинцбургов.

Последние годы своей жизни, Евзель практически не приезжал в Россию, живя в Париже. Он скончался там в 1878 году. Все свое огромное состояние, включая банкирский дом «И. Е. Гинцбург» (а его «банкирский дом» в те времена был как говорят теперь «многоотраслевым холдингом» или «гигантской финансовой группой») он завещал трем своим сыновьям – уже упоминавшийся выше Нафтали Герцу (Горацию), Ури (Урию) и Соломону-Давиду. Наследование было обусловлено двумя знаменитыми пунктами – сохранением веры отцов (на что решались далеко не все еврейские «олигархи» 19 века, впрочем, как и века 20-ого) и сохранением российского гражданства.  

У Евзеля Гинцбурга было пятеро детей. Год 1878 был трагическим для семьи Гинцбургов. Двое старших детей — Александр Зискинд и Матильда, умерли в Париже в один год с отцом. Наиболее знаменитым последователем и продолжателем дела отца после его смерти стал его сын – Нафтали Герц (или как звали его по-русски — Гораций) Гинзбург. Он был наиболее активным сподвижником и компаньоном отца.

Он родился в Звенигородке, на Украине в 1833 году, был вторым ребенком (младше старшего брата Александра на два года), получил домашнее образование (которое включало изучение иврита, Торы и Талмуда) и женился в 20 лет на своей двоюродной сестре Хане Розенберг. Будучи еще двадцатилетним, Герц стал наиболее близким помощником отца во всех его коммерческих и общественных начинаниях. Вскоре он практически возглавил их банкирский дом, взяв на себя новые направления в развитии бизнеса. Считается, что именно благодаря Герцу коммерческая деятельность Гинцбургов была переориентирована на новый русский «Клондайк» — добычу золота в Сибири. В это время, с начала 70-х годов 19 века в России, выражаясь языком американцев, началась «золотая лихорадка». Но происходила она в России иначе, чем в Америке — крупные компании, банкирские дома и купцы-«миллионщики» занялись золотодобычей, вкладывая в эту область огромные капиталы и создав целую разветвленную и чрезвычайно прибыльную новую отрасль бизнеса — золотопромышленность. Этот русский золотой бум конца 19 века по своим объемам и ажиотажу был чрезвычайно похож на нефтяной, металлургический и алюминиевый бум России конца 20-ого века, когда собственность, в течении семидесяти лет удерживаемая государством начала переходить в частные руки. 

Гораций, как и его отец в свое время, вовремя увидел весь финансовый потенциал, открывающийся в этой области. Через некоторое время банкирский дом Гинцбургов уже стал основателем около десятка приисков. Одно только перечисление приисков и компаний, которыми владели Гинцбурги в то время, занимает более полстраницы. Как пишет историк «именно Гинцбурги на рубеже веков возглавили список наиболее влиятельных персон золотопромышленности России».

Но золотодобыча была далеко не единственной сферой коммерческой деятельности Горация.  Как указывает Сметанин «Гинцбурги имели сахарные заводы и крупные земельные владения в Киевской и Подольской губерниях. В их имениях широко применялись машины, минеральные удобрения, научные севообороты. Они имели также земельные владения в Крыму и сдавали их в аренду. Но в 1892 году банкирский дом прекратил операции. Это не считалось банкротством, поскольку они вернули долги своим кредиторам. Некоторое время после этого семья еще сохраняла позиции в сфере золотопромышленности. Но после краха банкирского дома они были вынуждены передать прииски англичанам». Действительно, дело Гинцбургов в конце 19 века пережило сильный финансовый удар. Вот как описывает эту ситуацию другой исследователь, О. Будницкий — «В 1892 году, в момент резкого падения курса русского рубля, Министерство финансов не оказало помощи банкирскому дому, средства которого были вложены в русские ценные бумаги, — Гинцбурги были вынуждены отказаться от банковской деятельности и сосредоточились на золотопромышленности.» Впрочем, даже после прекращения активных операций банкирского дома и сокращения доходов от добычи золота, состояние Гинцбургов оценивалось на тот момент, как одно из самых больших финансовых состояний России.

При этом Гораций, точно также, как и до него его отец, вне зависимости от того с каким переменным или постоянным успехом шли его финансовые дела, никогда ни прекращал своей знаменитой благотворительной и общественной деятельности. В течение сорока лет он официально возглавлял столичную Петербургскую еврейскую общину (хотя фактически собственно он возглавлял всю еврейскую общину России). Ныне существующий ОРТ в своем историческом очерке сообщает — «Гинцбург проявил себя как меценат и крупный благотворитель. В его доме собирались лучшие представители научных кругов и мира искусства. Здесь бывали М. М. Стасюлевич, К. Д. Каверин, В. Д. Спасович, профессора, оставившие университет после польского восстания 1863 года. Близки с Гинцбургом были известный литературный и музыкальный критик В. В. Стасов и знаменитый писатель И. С. Тургенев; в его доме гостили М. Е. Салтыков-Щедрин, И. А. Гончаров, И. М. Крамской, Вл. Соловьев, А. Г. Рубинштейн. Скульптор М. Антокольский благодаря Гинцбургу сумел получить академическое образование. Сложно назвать все дела, по которым он выступал ходатаем, все еврейские предприятия, которые он финансировал. На его деньги издавались книги в защиту евреев. Он был председателем ЕКО, хотя и не одобрял эмиграцию, председателем Общества Просвещения Евреев. Его жена, Анна Гесселевна, учредила на Васильевском острове сиротский дом. Эта семья всегда щедро помогала жертвам пожаров, неурожаев, погромов и других бедствий в черте оседлости».

Исследователь Штыдвелд продолжает эту тему «Под руководством Горация Гинцбурга действовало 507 эмиграционных комитетов! На деньги Гинцбургов существовало Еврейское историко-этнографическое общество, опубликовавшее тысячи памятников еврейской старины и снарядившее этнографическую экспедицию, собравшую уникальную коллекцию предметов национальной материальной культуры — это коллекция потом легла потом в основу целого музея (благополучно закрытого при советской власти)». Кроме всего прочего на его деньги было учреждено множество самых разнообразных стипендий…

Как и отец, Гораций Гинцбург постоянно ходатайствовал за евреев, подавая в правительство записки по различным поводам. Хотя Гинцбургу и разрешили собрать в Петербурге еврейских представителей для ходатайства об улучшении положения евреев, но в ответ на прошение министр внутренних дел граф Н.П. Игнатьев заявил: «Западная граница открыта для евреев. Они и так имеют уже много прав, и их эмиграции не будут препятствовать».  

Игнатьев был прав — еврею легче было уехать из России навсегда, чем временно переехать из местечка в город. В это же время по России прокатилась широчайшая полоса еврейских погромов, которая тоже способствовала эмиграции, чему откровенно были рады многие из российских чиновников.

Замечательно описывает отношения «властьпридержащих» высокопоставленных русских чиновников с бароном Гинцбургом Михаил Бейзер в своей книге «Евреи в Петербурге», ссылаясь на того же Клячко. «Еще в начале восьмидесятых годов привыкшие ничему не удивляться официанты ресторана «Донон» бывали свидетелями таких загадочных сцен: в кабинете за столом с остатками роскошного ужина дремал полный генерал в расстегнутом мундире. По коридору прогуливались трое мужчин. Двое из них, очевидно, были евреями: «Один высокий, дородный, осанистый, с орлиным носом; другой — небольшого роста, с седенькой бородкой, необычайно подвижным лицом, умными, не по годам блестящими глазами». Третий — высокий худой бесцветный мужчина — имел явно чиновничью внешность. Неожиданно маленький отделялся от группы и на цыпочках осторожно заходил в кабинет. Подойдя к генералу, он одной рукой тихонько приподнимал полу его мундира, а другой лез в собственный карман. Остальные «заговорщики» подсматривали в приоткрытую дверь. Можно было ожидать, что сейчас его превосходительство зарежут или подсыпят ему яду в вино, или, по крайней мере, что-нибудь украдут. Ничего такого не случалось. Наоборот, маленький седой еврей вынимал из своего кармана конверт и опускал его во внутренний карман генеральского мундира. Затем он так же тихо покидал кабинет и присоединялся к остальной компании. Через несколько минут все трое заглядывали в комнату. Генерал продолжал спать. Тогда описанная процедура повторялась, и еще один конверт исчезал во вместительном кармане спящего толстяка. И так иногда по несколько раз, пока, наконец, важная особа не просыпалась и не звонила в колокольчик. Вот тут-то троица «заговорщиков» намеренно шумно входила в кабинет, приветствуя генерала. Тот улыбался им: «Да, соснул малость. Пора и по домам. Весьма доволен. Все, что можно, будет сделано». После этого он удалялся с худым подобострастным чиновником.

Что же это было? Антиправительственный заговор? Продажа тайн генерального штаба иностранной державе? Неудавшееся покушение? Кто эти люди — участники таинственных событий? Спящий генерал — министр внутренних дел в правительстве Александра III граф Н. П. Игнатьев. Чиновник — его секретарь. Высокий дородный мужчина — знаменитый благотворитель, председатель правления еврейской общины Петербурга Гораций Евзелевич Гинцбург. Маленький, седенький — видный еврейский общественный деятель, один из организаторов строительства петербургской синагоги и секретарь Гинцбурга Давид Фаддеевич Файнберг. Весь спектакль придуман самим Игнатьевым для получения взяток от евреев. Если граф находил сумму недостаточной, то «сон» продолжался. Окончательно «просыпался» министр тогда, когда «взнос» удовлетворял его вполне. А ублажить Игнатьева нужно было обязательно, так как он мог предотвратить новые репрессии против евреев (им же самим организованные). Например, Игнатьев был инициатором нового антиеврейского законодательства. Предыстория его такова. В 1881 году после убийства императора Александра II по черте оседлости прокатились погромы. Многие считали, что они инспирированы правительством, опасавшимся вспышки революционного движения. Погромов было так много, что Александр III предложил Игнатьеву заняться расследованием их причин и выработать предложения по предупреждению подобного в будущем. Граф подготовил доклад, из которого следовало, что в погромах виноваты… сами евреи, которые якобы беспощадно эксплуатируют крестьян. Поэтому предлагалось выселить евреев из деревень (идея, заметим, не новая).

Министр не жаловал евреев, но очень любил деньги, которых ему всегда не хватало. Поэтому прежде чем нести доклад царю, Игнатьев показал его Гинцбургу и намекнул, что за два миллиона рублей (по другим источникам — за миллион) он может быть совершенно изменен. Барон не сумел достать неслыханную сумму, но все же за меньшую взятку (около ста тысяч рублей) закон был несколько смягчен. С момента введения нового законодательства евреям было запрещено селиться в деревнях черты оседлости и приобретать там недвижимость. Им не разрешалось торговать спиртным. Сельским сходам предоставлялось право выгнать из деревни любого еврея, жившего там до принятия нового закона.»

Отнюдь не один граф Игнатьев терпеть не мог евреев, делая все для ухудшения их положения, и при этом беря от них взятки — эта форма шантажа была широко распространена в России.  Особо сильную неприязнь у большинства русского дворянства вызывали люди, подобные Гинцбургам — с одной стороны они принадлежали к презираемому еврейскому племени, а с другой имели дворянское звание, что ставило их на один уровень (хотя бы по протоколу) с дворянами русскими, но главное, что ко всему этому они обладали еще и такими колоссальными капиталами, которые даже не снились большинству русской аристократии. Это были достаточные причины для зависти, злобы и ненависти.

Чтобы действительно понять, каково было истинное отношение большинства русского дворянства к «этим еврейским выскочкам», как характеризовали тогда баронов Гинцбургов некоторые представители двора Его Императорского Величества, стоит обратиться к переписке князя В. П. Мещерского и тогдашнего русского царя Александра III. Мещерский был известным публицистом, писателем, автором ряда злободневных бестселлеров того времени, а также издателем и редактором газеты «Гражданин», которую он провозгласил «органом русских людей, стоящих вне всяких партий».  Эпиграфом к письму Мещерского может послужить фраза из писем предыдущих, которыми обменивались князь и царь — «Надо все усилия направить к тому, чтобы прекратить распространение еврея-интеллигента.»  А вот как выглядит очередное письмо государю от 5 января 1885 года.

«Суббота.

Вчера был характерный обед у обер-жида Гинцбурга. Гинцбург есть в России глава еврейской партии — в этом никто не сомневается. Он и очень богат, и очень умён. Но вот что грустно, его богатство всё становится обширнее по мере того, как его ум изощряется в приобретении всё большего влияния. Кроме того, характерно и интересно, что Гинцбург действует с удивительным цинизмом и нахальством: он не церемонится проявлять своё презрение к русским людям, когда они ему нужны. Едва назначение Игнатьева в Сибирь стало известным, как Гинцбург появился с визитом к нему. Причина понятна. Гинцбург приобрёл множество золотых приисков в Сибири и развёл там большие еврейские колонии. И вот после визитов Гинцбург зовёт Игнатьева обедать. Игнатьев едет и застаёт лукулловский обед. В числе гостей разные генералы-тузы; en tete Граф Павел Шувалов, затем Бобриков, Анучин; последние два оказались amis de la maison; Адельсон, а с другой стороны Гинцбургята и Главноуправляющий золотыми приисками Гинцбурга  в Сибири. Гинцбург угощает, но сам не ест, чтобы не поганиться с русскими. Подают шампанское, и что же? Бобриков предлагает разные тосты, и между прочим такой тост: за здоровье хозяина, как благороднейшего человека, твёрдо и неуклонно идущего по своей дороге, доблестного труженика, доказавшего нам, что несмотря на различие в религии, он не делает различия в национальностях, и т.д.

Омерзение берёт от таких бокальных речей. Гинцбург их слушает с улыбкой, выражающею: хвалите, холопы, я изволю вас слушать…»

В этом личном письме, направленном самому императору российскому и похожему скорее на донос, смешано все — ненависть и презрение к евреям, зависть к высокопоставленным чиновникам, получающим от них взятки, собственное бессилие и бесконечное желание хоть как-нибудь, да напакостить и досадить этому проклятому недоступному Гинцбургу. Но и этот донос, видимо, не произвел должного впечатления. Впрочем, менялись времена, российские императоры, чиновники и литераторы. Не менялось только одно — их отношение к евреям. Как написал Кушнер — «Каждый век, он век железный.»   Мы можем обратиться к более позднему времени, к царствованию последнего русского царя Николая Второго, приемника Александра III и увидеть, что никаких принципиальных изменений в отношении властьимущих к евреям в России того времени не произошло, вернее, изменения произошли, но исключительно в худшую сторону. Мы позволим себе процитировать отрывок из книги Аарона Симановича, ювелира Его Императорского двора и личного секретаря Григория Распутина (кстати, достаточно неоднозначной, сложной и во многом ключевой фигуры на горизонте русского лихолетья тех лет). Многие, из читавших мемуары Симановича утверждают, что он чрезвычайно подчеркивает и преувеличивает собственную роль в событиях того времени. Не оспаривая это утверждение, нам кажется, что стоит, однако прислушаться к мемуаристу, достаточно точно описывающего атмосферу и события тех лет. Вот что пишет Симанович в своих воспоминаниях.

«Конечно, не приходится распространяться о том, что при улаживании еврейских ходатайств, вскоре ставших моим главным занятием и поглощавших массу времени, дружба Распутина была для меня весьма ценной. Он никогда не отказывал в своей помощи. Правда, в первое время он в еврейских делах проявлял некоторую сдержанность. Он охотнее со мной соглашался, если дело касалось других вопросов, и у меня создалось впечатление, что с еврейским вопросом он мало знаком. Он также мне часто рассказывал, что царь сетует на евреев. Так как министры постоянно жаловались на еврейское засилие и участие евреев в революционном движении, то царю еврейский вопрос причинял немало забот, и он не знал, как с ним поступить.

Это было недолгое, но для евреев весьма опасное время. Я уже начал опасаться, что Распутин сделается антисемитом, и применял все мое умение и энергию, чтобы направить мысли Распутина по другому пути. В известном смысле я должен был противопоставить мое влияние на Распутина царскому, так как царь посвящал Распутина во все свои заботы и постоянно жаловался на евреев. Вопрос касался того, вникнет ли Распутин в мои пояснения по еврейскому вопросу или поверит жалобам царя. Представители еврейства, которых я считал нужным посвятить в создавшееся грозное положение, были в большой тревоге и обязали меня принять все меры, чтобы предотвратить переход Распутина к антисемитам. Для нас всех было ясно, что такой поворот имел бы ужасные последствия.

В то время Распутин находился уже на высоте своей славы, и царь вполне находился под его влиянием. Николай в то время увлекался реакционными организациями и состоял сам членом «Союза русского народа», устраивавшего еврейские погромы. Если бы Распутин присоединился к реакционным деятелям, которые очень об этом хлопотали, то для евреев настали бы последние времена. После долгого колебания он стал на нашу сторону. Его здоровый человеческий рассудок победил. Он сделался другом и благодетелем евреев и беспрекословно поддерживал мои стремления улучшить их положение.

Я имел много конференций с представителями еврейства, и мне была дана задача стремиться к еврейскому равноправию и, если только возможно, добиться его. Это означало также, что намеченные мною пути и применяемые средства для достижения этой цели были признаны правильными. Я принял к исполнению данное мне поручение, но революция в завершении его меня опередила. Во всяком случае, я горжусь тем, что мне было суждено помочь евреям в столь тяжкое для них время и хоть отчасти облегчить их судьбу…

Распутин часто жаловался на противодействие враждебно настроенных к евреям министров и других влиятельных лиц. В связи с этим он просил меня познакомить его с людьми, которые могли давать ему интересную информацию по еврейскому вопросу.

При этом он мне рассказывал, что в общем царь уж совсем не так враждебно относится к евреям, как это принято думать. Слово «еврей» все же неприятно действует на царскую семью. Неприязнь к евреям прививается в детях императорской семьи уже с малых лет няньками и прочей прислугой. Распутин рассказывал, что министр внутренних дел Маклаков при играх с наследником старался его запугивать словами: «Подожди только, тебя заберут жиды»! Из боязни наследник при этих словах даже кричал.»

Именно в этих условиях «антисемитской сверху донизу и снизу доверху России» приходилось существовать многочисленному еврейскому населению империи и лидерам общины баронам Гинцбургам. Безусловно, для того чтобы возглавлять общину в то время и в тех условиях надо было быть чрезвычайно неординарным человеком. А легенды, слухи и сплетни всегда сопровождают жизнь неординарных и знаменитых людей. Чего только не рассказывали о Гинцбургах и, в частности о Горации, какие только споры и склоки не возникали вокруг этих людей: одни утверждали, что он поддерживает революционеров и хочет за счет своих денег свергнуть существующий режим, другие наоборот возражали, что он верноподданнейший «слуга царя»; одни с пеной у рта доказывали, что он противодействует эмиграции евреев из России, в ответ другие логично приводили как довод те огромные суммы, что тратил Гораций совместно с бароном Гиршем на «Еврейское колонизационное общество»; одни, наконец, сплетничали, что Гораций — обладатель целого «гарема» любовниц, другие утверждали, что он «самый верный из мужей». Слухи и сплетни «плодились, не ведая преград» — часть еврейской общины настаивало на том, что время Горация ушло и как лидер он устарел, что нужны новые идеи и новые способы борьбы за равноправие, другие члены общины урезонивали их, утверждая, что в Росссии не было и никогда не будет других, кроме денег, способов добиться хотя бы чего-нибудь. Спорам по этому поводу не было конца.

О. Будницкий в своей статье приводит, в частности такой пример: «Ходили слухи, что Гинцбург финансировал «Священную дружину» — тайное общество, созданное для борьбы с революционерами их же методами, вплоть до терроризма. В то же время он поддерживал близкие отношения с редактором издававшейся в 1881–1882 годах либеральной газеты «Порядок» Михаилом Стасюлевичем и оказывал ему финансовую поддержку. Правда, злые языки утверждали, что поддерживал газету Гораций вовсе не из пристрастия к либеральным идеям, а из симпатии к жене Стасюлевича, урожденной Утиной. Те же злые языки утверждали, что более уродливой женщины, чем предмет страсти банкира, было трудно найти. Но любовь, как известно, чувство загадочное.»

Кроме бесконечно распространяемых и самых невероятных слухов, кроме ненависти черносотенцев, неприязненного отношения царских персон, да и подавляющего большинства русского народа, Гинцбурги подвергались еще и постоянной критики со стороны собственной общины. Причем критика эта исходила из среды наиболее просвещенной и образованной части общины, а именно – ее интеллигенции. Вот как описывает эту ситуацию А. Локшин — «После реорганизации правления в 1869 году буквально вся общинная жизнь в столице попала в полную зависимость от добровольных пожертвований нескольких процветающих еврейских семейств. Бароны Гинцбурги, стоявшие во главе общины (сначала Евзель, а затем его сыновья Гораций и Давид), сформировали власть, передававшуюся на самом деле по наследству. Они имели доступ к высшим официальным лицам в государстве и обладали огромной популярностью за пределами Питера — в качестве благотворителей и заступников. Возможность представить себе положение этого уникального семейства позволяет, к примеру, тот факт, что между собой, в обиходной речи, петербургские евреи называли Горация Гинцбурга не иначе как «папаша». Он обладал аристократическими манерами и, подобно многим русским аристократам, чувствовал себя более естественно, изъясняясь по-французски, нежели по-русски. Среди гостей в фешенебельном доме Гинцбурга на Английской набережной можно было встретить знаменитых русских писателей и художников, генералов, юристов, крупных правительственных чиновников. Во время поездок по обширным своим поместьям в Подольской губернии Гинцбурги зачастую были буквально осаждаемы толпами бедных евреев, умолявших о денежной помощи или заступничестве разного рода. В народном сознании, в сознании людей, истосковавшихся по могущественному защитнику, самые разные богатые и влиятельные евреи Петербурга, которым случилось носить фамилии Гинсберг, Гинзбург, Гинцбург или Гюнцбург, слились в одного «барона Гинцбурга»; именно ему приписывали все добрые дела.

Между тем положение в общине продолжало вызывать раздражение у еврейской интеллигенции. Она считала, что именно те самые нувориши, что изображены в романе Леванды, ожили и взяли под контроль главную общину еврейства России. В открытом обращении к Гинцбургам и им подобным редакторы «Рассвета» писали в 1880 году: «Мы, евреи, всё еще не можем стряхнуть с себя печальное вековое наследие, навязанное нам извне… историческим прошлым, всё еще никак не можем освободиться от прискорбного, но основанного, к сожалению, на печальном опыте убеждения, что всего и везде можно достичь лишь деньгами. Деньги, и только одни деньги спасали нас от изгнания, от костров, деньги давали, в некоторых государствах и теперь дают, нам почет и привилегированное положение; почему же, спрашивается, c деньгами, с одними деньгами нельзя было бы и устроить как следует общественные дела? Оказывается, однако, что нельзя, что внутри еврейства необходимы еще и другие рычаги, и двигатели… Мы, впрочем, вовсе не против того, чтобы наших финансовых известностей привлекать к участию в общественных делах… Мы только против исключительного участия в этих делах за счет их одних и никого более… Действительный успех могут иметь только общественные дела и начинания, которые будут делом не одиночных личностей, а общим, народным».

В этом отрывке очень точно описаны атмосфера и умонастроения тех лет. Сионизм и революционное движение (столь разные и противоречащие друг другу идеи) все более захватывали сознание евреев России. По воспоминаниям современников — «никто более не хочет эволюции — все хотят какой-нибудь революции!» Бароны Гинцбурги, которые никогда не были ни революционерами, ни сионистами, ни монархистами чувствовали себя в этой обстановки все труднее и труднее. Время магнатов-благотворителей в России заканчивалось. Возглавлять общину страны, которая рушится на глазах – немыслимо тяжело. Гинцбурги понимали это, но сделать уже ничего не могли. Вот как описывается эта ситуация в историческом очерке ОРТа, посвященном Горацию Гинцбургу.

«Несомненно, это был выдающийся человек. Почему же тогда, например, при выборах в Первую государственную думу не Гораций Гинцбург стал еврейским депутатом? Почему его даже не выдвигали на этот пост, и никто не явился к нему за советом? Может быть, забыли его заслуги перед еврейским миром? Конечно, нет. Просто времена изменились. Гинцбург был слишком традиционным еврейским лидером. В строгом соответствии с еврейским учением, он считал, что евреи должны неукоснительно следовать законам страны проживания. Лояльность правительству, царю была для него священным принципом. Что он мог? Пожертвовать деньги, много денег, как-то задобрить чиновника, дать взятку (как в истории с графом Игнатьевым). Ну и, конечно, просить, ходатайствовать.

Такой лидер в России начала двадцатого века большинство евреев уже не устраивал. Политическая ситуация внутри страны быстро менялась. Антисемитизм набирал силу, разразились страшные погромы. Да и само еврейство давно уже не составляло монолитную общину, а распалось на группировки, боровшиеся друг с другом. Надо было не просить, а требовать, кричать, чтобы быть услышанным. Чтобы чего-то добиться или хотя бы защитить свой дом, приходилось брать в руки оружие. Государство не собиралось охранять евреев от произвола, а само в этом произволе участвовало, видя в чужеродной нации причину распространения революции и подходящего козла отпущения. Николай II в телеграмме, направленной в июне 1907 года одному из руководителей Союза русского народа, заявил: «… да будет же мне Союз русского народа надежной опорой, служа для всех и во всем примером законности и порядка».

Ну что мог барон Гинцбург выпросить у императора, для которого основой правопорядка был Союз русского народа?! Любому мыслящему человеку тогда было ясно, что спасение евреев или в эмиграции, или в революционной борьбе. В озлобленном, находящемся в кризисном состоянии обществе не было места компромиссам. Но Гинцбург не сочувствовал ни революционерам (ни левым, ни правым), ни эмиграции, ни сионизму. Поэтому на выборах в Государственную думу евреи голосовали не за него, а за новых лидеров, которые смели и умели не просить, а требовать. Еврейский народ, как и другие народы России, уже ничего просить не хотел. Это считалось унизительным и бессмысленным. Время таких вождей, как Гораций Евзелевич Гинцбург, безвозвратно ушло.»

Нафтали Герц (Гораций) Гинцбург умер в 1909 году в столице государства Российского в Санкт-Петербурге. В своем завещании он просил похоронить его в Париже, там же, где покоился прах его отца, сестры и братьев. Как пишет Штылвелд «Когда он умер, то самые видные общественные деятели тогдашнего еврейства на панихиде назвали его «красой Израиля» за непрестанные хлопоты о своем народе. А сионист Темкин выступил там «от имени глухих провинциальных местечек»: «Укажите хоть одно местечко, которое в минуту скорби не просило бы барона о защите? Найдите хоть одного еврея, который в минуту отчаяния или горького страдания не воззвал бы к барону? И барон ходил, просил, ходатайствовал — никогда и никому не отказывал!».

Конечно, после смерти Горация финансовая и благотворительная деятельность семьи Гинцбургов не прекратила своего существования. Семью возглавили его сыновья. В своем завещании Гораций писал, что «при жизни он много жертвовал на благотворительные цели и потому не завещает на них специальных сумм, но надеется, что его дети, следуя традициям семьи и всего еврейского народа, продолжат дело благотворительности». И действительно, как пишут исследователи «Гораций оказался провидцем — потомки  Гинцбургов  до сих пор участвуют в благотворительных акциях».

Безусловно, семья Гинцбургов как никакая другая семья оставила свой след в еврейской истории России. У этой семьи были огромные связи по всей Европе. Гинцбурги породнились со знаменитыми французскими Ротшильдами, с бароном Гиршем, с немецкими банкирами Варбургами из Гамбурга, банкирами Герцфельдами из Будапешта, Ашкенази из Одессы, Розенбергом и Бродскими из Киева. У Гинцбургов была многочисленная семья.

Нам хотелось бы в этой статье в знак благодарности за все то, что сделала эта семья для евреев России, назвать имена хотя бы некоторых из ее членов. Только у одного Горация было одиннадцать детей. Вот их имена и даты жизни: Габриэль Яков (1855–1926, Париж), Давид (1857–1910, Санкт-Петербург), Мордехай Максимилиан (1859–?), Луиза (1862–1921), Александр Мозес (1863–1948), Абрам Альфред (1865–1936, Париж), Матильда (1865–1917), Исаак Дмитрий (1870–1907), Беньямин Пьер (1872–1948), Владимир Зэев Вольф (1873, Париж–1932, Париж), и Сарра Анна (1876–?).

У Александра Зискинда (1831–1878), старшего брата Горация было двое сыновей — Михаэль и Габриэль Яков.

У Матильды (1844–1878, Париж), его младшей сестры было тоже двое детей, у его брата Соломона Давида (1848–1905, Париж) — четверо, а у Ури (1840–1914, Париж), еще одного его брата — 9 детей. 

Почти у каждого из этих 28 двоюродных братьев и сестер родились свои дети, а потом внуки и правнуки. Многочисленные потомки семьи помнят о своих корнях и сумели воссоздать свою разветвленную родословную, начиная с 15 века.

В заключении следует сказать, что все потомки Гинцбургов в разное время (в основном еще перед революцией) покинули Россию. Таким образом, более чем вековая история жизни этой семьи на территории Российской империи закончилась. Многочисленные потомки Гинцбургов проживают в настоящий момент по всему миру — от Франции и Израиля до США. Но память об этой знаменитой семье, скорее всего, до сих пор сохраняют евреи России.